душная гомофобная троллолита
Увидел во фленте первый портрет Гитлера, сразу вспомнил, что завтра у нас 20 апреля. Вспомнил, что хотел запостить в этот день. Больше историческое, нежели политическое.
Вот у нас любит повыть интеллигенция “Откуда в стране, победившей нацизм, взялись мальчики, которые славят Гитлера и делают ручкой “Хайль!”?!?!” Ужос-ужос-ужос. Типа, глаза разуть нам не суждено.
Увидел во фленте первый портрет Гитлера, сразу вспомнил, что завтра у нас 20 апреля. Вспомнил, что хотел запостить в этот день. Больше историческое, нежели политическое.
Вот у нас любит повыть интеллигенция “Откуда в стране, победившей нацизм, взялись мальчики, которые славят Гитлера и делают ручкой “Хайль!”?!?!” Ужос-ужос-ужос. Типа, глаза разуть нам не суждено.
В связи с этим процитирую я отрывочег из книги “Командир подлодки”, которую весьма известный немецкий ас-подводник Гюнтер Прин успел написать(или продиктовать, я не знаю) до того, как его отправили на дно вместе со всем экипажем его U-47. По-моему, кое-что из неё я уже как-то цитировал. Книжицу эту в 2003 году издал Центрполиграф, добавив к вполне вменяемому названию невменяемую приставку “Стальные волки вермахта”. Типо, для повышения продаж за счет эмо-наци.
О том, как становятся нацистами:
…Я снова оказался на улице. Мне оставалось только одно: обратиться в бюро помощи. Я пошел в старое здание на Георгенринг. Несколько человек уже ждали в серой грязной комнате. Они выглядели совершенно опустошенными, как будто лишения истощили их, не оставив ничего, кроме оболочки. Каждый раз, как звонил колокольчик, один из них вставал и исчезал за дверью. Наконец, настала моя очередь. Поправив костюм, я вошел. Маленький человек с волосами серыми, как зола, сидел за барьером и писал. Он посмотрел на меня поверх очков усталым и скучающим взглядом.
- Имя? Занятие? Дата рождения? – ручка скрипела, перо медленно скользило по бумаге. – Почему приходите через столько времени?
- Потому что я прежде всего пытался найти работу.
- Ну, я так и думал, - заметил он, вручая мне карточку. – Получите первые деньги через три недели на Геллертштрассе.
- А что я должен делать до тех пор? – спросил я.
Но он уже звонил, чтобы вошел следующий посетитель.
В середине марта я пошел на Геллертштрассе. В восемь утра собралось множество народу. Длинная очередь подвигалась медленно, маленькими шажками. Эта процессия нищеты двигалась в странном ритме, навязанном шарканьем подошв. Моя очередь. Я положил в карман несколько монет и поспешно отошел. Очередь стала еще длиннее. Вид этих тупых лиц, едкий запах нищеты, бесконечное шарканье резиновых подошв оказалось самым угнетающим из всего, что мне пришлось испытать.
Я ушел. Теперь я снова в самом низу. Почему я должен выносить все это!? Годы на парусном флоте не были пикником, а теперь, когда я наконец получил патент, земля разверзается у меня под ногами. Жизнь кончена в двадцать четыре года! Почему? Если спросить кого-либо, он пожмет плечами и скажет: “Ну что поделать, нет работы, так бывает, мой мальчик”. Проклятие, а как же люди в конторах, министры, лидеры партий и официальные лица? Разве это не их работа – сделать, чтобы жизнь изменилась к лучшему? Как могут они спокойно спать, если так много сильных и здоровых, жаждущих работы людей пропадают, как гнилая солома? Те несколько медяков, которые они бросают, могут только поддержать нас. Да и эти деньги они дают неохотно, просто потому, что боятся нашего отчаяния. Они тратят деньги на газеты, сочащиеся красивыми фразами и пустыми декларациями. Да, они могут спать, эти господа. Они прекрасно спят на мягких подушках, у них лозунг: живи и дай жить. Но реальность сорвала мишуру с их фраз, мы видим жизнь, как она есть, и мы видим их, каковы они на самом деле. Живи сам и дай умереть другим – вот подлинное значение лозунга наших вождей. Я был охвачен яростным негодованием против мягкого лживого равнодушия. Я вступил в национал-социалистическую партию.
Сцены жизни и быта простых немцев до прихода к власти нацистов:
- А, это вы, Прин, - сказал он. – Молодой человек, который хочет начать как рядовой доброволец.
- Да, сэр.
Он протянул руку:
- Тогда приветствую вас как товарища, Прин. Идите к интенданту и подберите себе что-нибудь подходящее. Скажите, что вы назначены в группу “Хундсгрун”. – Еще рукопожатие, и я оказался снаружи.
Я получил поношенную военную форму, потом мне показали койку и шкафчик. В спальне помещалось семьдесят человек. Это был широкий, хорошо освещенный зал, где раньше был рабочий цех для заключенных. Я разложил свои вещи и ждал. Группы еще работали и не вернутся до пяти часов. Я услышал их на расстоянии. Они с песней маршировали во двор замка и с грохотом поднялись по лестнице в зал.
Увидев меня, они остановились. Маленький истощенный парнишка спросил:
- Это вы морской капитан?
- Да, а что?
- Мы давно слышали, что вы собираетесь приехать. – Он заикался и прятался за других.
Я осмотрелся. Почти все они были молодые ребята лет по девятнадцать-двадцать, ткачи с большой ковровой фабрики у вокзала. Большинство выглядели хилыми и истощенными. У всех был подавленный вид, как у людей, живущих в постоянном страхе за ежедневный хлеб. Они смотрели на меня с любопытством, но больше не задавали вопросов.
На следующее утро дежурство началось в пять тридцать. Группы выстроились во дворе и получили дневной рацион, состоявший из хлеба, масла, сосисок, сыра и фляжки тепловатой черной жидкости, которая считалась кофе и называлась “пот негра”. После завтрака мы отправились к месту работы пешком или на грузовиках в зависимости от расстояния. Группа “Хундсгрун” должна была идти пешком, мы прошли через Олшниц и зашагали вдоль главной дороги в долину Элстер. Строительная площадка, на которой мы работали, лежала рядом с деревней Хундсгрун на длинной покатой лужайке, мягко спускавшейся к реке. Ниже мы могли слышать бормотание водяной мельницы, выше до вершины холма простирался лес.
Наша работа заключалась в осушении луга. Надо было нарезать куски дерна и выкапывать узкую канаву точно четыре с половиной фута глубины. С одиннадцати до одиннадцати тридцати мы делали перерыв, сидели на пнях на краю леса, жадно ели и болтали друг с другом. После обеда мы продолжили работу до двух тридцати и вернулись в замок.
В пять тридцать мы получили обед, оказавшийся единственный горячей пищей за день. После этого было свободное время, если комендант не решит провести часовое учение. Так шел день за днем, и понемногу я начал привыкать к новой жизни. Скучными были только вечера и воскресенья. Перед окнами замка открывался широкий вид. Вершины Доуна густо заросли лесом и терялись в отдаленной голубоватой дымке. Было похоже на высокие зеленые волны, издали накатывающиеся и застывающие. Я думал о море и испытывал ностальгию.
Однажды утром все ужасно разволновались. Исчез стюард лагеря. Все бегали по замку, кричали, звали его, но он не отвечал. Наконец мы пошли из камеры в камеру. За каждой открытой дверью нас встречал холод и запах плесени, поскольку большинство камер не использовались. Они оставались такими, какими были, когда замок еще служил тюрьмой.
Наконец мы нашли его в камере в левом крыле. Он лежал на топчане с газовой трубкой во рту. Чтобы ничто не помешало ему умереть, он заклеил ноздри и углы рта пластырем. Но умирать ему было трудно. Его правая рука схватила горло, как если бы в последний момент он хотел оторвать смерть от себя. Мы открыли дверь и окна и вынесли его наружу. Затем позвонили врачу и некоторое время делали искусственное дыхание. Все было напрасно. Он умер. Тело уже окоченело. Важным вопросом было, почему он сделал это? Кто-то предположил, что он растратил деньги. Но проверили книги и счета, все оказалось в порядке. Мы проверили его шкафчик. Там была пачка писем от девушки, последнее пришло три дня назад. Она писала: “Я жду уже четыре года и больше не могу ждать. Ты не можешь найти работу, а к тому времени, когда мы сможем пожениться, я стану старухой”. Всегда одно и то же. Желание, нищета, отчаяние, а будущее серое и беспощадное. Надо быть очень выносливым, чтобы все это выдержать.
Сразу после обеда мне было приказано явиться к коменданту. Он стоял на железной площадке у камеры, перед ним руководители группы “Хундсгрун”.
- Комрад Прин, - сказал Лампрехт, - примешь руководство седьмой партией.
- А что Резелер? – спросил я. – До сих пор он был руководителем.
- Я назначаю его стюардом.
Хотите знать, каким был реванш автора этих лузерских баек?
Более 200 000 тонн британского тоннажа, включая линейный корабль “Ройал Оук”, потопленный вместе почти со всем экипажем (833 человека) в ночь с 13 на 14 октября 1939 года не где-нибудь, а прямо в главной базе британского флота - Скапа-Флоу.
Той ночью Прин провел лодку через прореху в противолодочных заграждениях базы, выстрелил 4 торпеды по линкору, после чего отошел, перезарядился и выстрелил ещё раз, теперь уже с фатальным результатом. И ушёл. Все так же, в надводном положении. Лодку так и не обнаружили, решили, что имел место авианалёт. Людям не могло и в голову прийти, что кто-то сунется ночью ковыряться в местных течениях и противолодочных заграждениях. Тем более в надводном положении. Для того чтобы решиться на это, надо было быть ОЧЕНЬ злым и при этом ОЧЕНЬ опытным. Примерно как человек, долгое время напахивавший простым землекопом с капитанским патентом в кармане.
Кстати, в этот день маленькое старое судёнышко, которое британское адмиралтейство планировало затопить, чтобы закрыть ту самую прореху, через которую пролез Прин, как раз выходило из порта в сторону Скапа-Флоу. “Эффективные менеджеры” из адмиралтейства наконец-то сторговались с его владельцем.
Уперто у камрада Мурза.
Вот у нас любит повыть интеллигенция “Откуда в стране, победившей нацизм, взялись мальчики, которые славят Гитлера и делают ручкой “Хайль!”?!?!” Ужос-ужос-ужос. Типа, глаза разуть нам не суждено.
Увидел во фленте первый портрет Гитлера, сразу вспомнил, что завтра у нас 20 апреля. Вспомнил, что хотел запостить в этот день. Больше историческое, нежели политическое.
Вот у нас любит повыть интеллигенция “Откуда в стране, победившей нацизм, взялись мальчики, которые славят Гитлера и делают ручкой “Хайль!”?!?!” Ужос-ужос-ужос. Типа, глаза разуть нам не суждено.
В связи с этим процитирую я отрывочег из книги “Командир подлодки”, которую весьма известный немецкий ас-подводник Гюнтер Прин успел написать(или продиктовать, я не знаю) до того, как его отправили на дно вместе со всем экипажем его U-47. По-моему, кое-что из неё я уже как-то цитировал. Книжицу эту в 2003 году издал Центрполиграф, добавив к вполне вменяемому названию невменяемую приставку “Стальные волки вермахта”. Типо, для повышения продаж за счет эмо-наци.
О том, как становятся нацистами:
…Я снова оказался на улице. Мне оставалось только одно: обратиться в бюро помощи. Я пошел в старое здание на Георгенринг. Несколько человек уже ждали в серой грязной комнате. Они выглядели совершенно опустошенными, как будто лишения истощили их, не оставив ничего, кроме оболочки. Каждый раз, как звонил колокольчик, один из них вставал и исчезал за дверью. Наконец, настала моя очередь. Поправив костюм, я вошел. Маленький человек с волосами серыми, как зола, сидел за барьером и писал. Он посмотрел на меня поверх очков усталым и скучающим взглядом.
- Имя? Занятие? Дата рождения? – ручка скрипела, перо медленно скользило по бумаге. – Почему приходите через столько времени?
- Потому что я прежде всего пытался найти работу.
- Ну, я так и думал, - заметил он, вручая мне карточку. – Получите первые деньги через три недели на Геллертштрассе.
- А что я должен делать до тех пор? – спросил я.
Но он уже звонил, чтобы вошел следующий посетитель.
В середине марта я пошел на Геллертштрассе. В восемь утра собралось множество народу. Длинная очередь подвигалась медленно, маленькими шажками. Эта процессия нищеты двигалась в странном ритме, навязанном шарканьем подошв. Моя очередь. Я положил в карман несколько монет и поспешно отошел. Очередь стала еще длиннее. Вид этих тупых лиц, едкий запах нищеты, бесконечное шарканье резиновых подошв оказалось самым угнетающим из всего, что мне пришлось испытать.
Я ушел. Теперь я снова в самом низу. Почему я должен выносить все это!? Годы на парусном флоте не были пикником, а теперь, когда я наконец получил патент, земля разверзается у меня под ногами. Жизнь кончена в двадцать четыре года! Почему? Если спросить кого-либо, он пожмет плечами и скажет: “Ну что поделать, нет работы, так бывает, мой мальчик”. Проклятие, а как же люди в конторах, министры, лидеры партий и официальные лица? Разве это не их работа – сделать, чтобы жизнь изменилась к лучшему? Как могут они спокойно спать, если так много сильных и здоровых, жаждущих работы людей пропадают, как гнилая солома? Те несколько медяков, которые они бросают, могут только поддержать нас. Да и эти деньги они дают неохотно, просто потому, что боятся нашего отчаяния. Они тратят деньги на газеты, сочащиеся красивыми фразами и пустыми декларациями. Да, они могут спать, эти господа. Они прекрасно спят на мягких подушках, у них лозунг: живи и дай жить. Но реальность сорвала мишуру с их фраз, мы видим жизнь, как она есть, и мы видим их, каковы они на самом деле. Живи сам и дай умереть другим – вот подлинное значение лозунга наших вождей. Я был охвачен яростным негодованием против мягкого лживого равнодушия. Я вступил в национал-социалистическую партию.
Сцены жизни и быта простых немцев до прихода к власти нацистов:
- А, это вы, Прин, - сказал он. – Молодой человек, который хочет начать как рядовой доброволец.
- Да, сэр.
Он протянул руку:
- Тогда приветствую вас как товарища, Прин. Идите к интенданту и подберите себе что-нибудь подходящее. Скажите, что вы назначены в группу “Хундсгрун”. – Еще рукопожатие, и я оказался снаружи.
Я получил поношенную военную форму, потом мне показали койку и шкафчик. В спальне помещалось семьдесят человек. Это был широкий, хорошо освещенный зал, где раньше был рабочий цех для заключенных. Я разложил свои вещи и ждал. Группы еще работали и не вернутся до пяти часов. Я услышал их на расстоянии. Они с песней маршировали во двор замка и с грохотом поднялись по лестнице в зал.
Увидев меня, они остановились. Маленький истощенный парнишка спросил:
- Это вы морской капитан?
- Да, а что?
- Мы давно слышали, что вы собираетесь приехать. – Он заикался и прятался за других.
Я осмотрелся. Почти все они были молодые ребята лет по девятнадцать-двадцать, ткачи с большой ковровой фабрики у вокзала. Большинство выглядели хилыми и истощенными. У всех был подавленный вид, как у людей, живущих в постоянном страхе за ежедневный хлеб. Они смотрели на меня с любопытством, но больше не задавали вопросов.
На следующее утро дежурство началось в пять тридцать. Группы выстроились во дворе и получили дневной рацион, состоявший из хлеба, масла, сосисок, сыра и фляжки тепловатой черной жидкости, которая считалась кофе и называлась “пот негра”. После завтрака мы отправились к месту работы пешком или на грузовиках в зависимости от расстояния. Группа “Хундсгрун” должна была идти пешком, мы прошли через Олшниц и зашагали вдоль главной дороги в долину Элстер. Строительная площадка, на которой мы работали, лежала рядом с деревней Хундсгрун на длинной покатой лужайке, мягко спускавшейся к реке. Ниже мы могли слышать бормотание водяной мельницы, выше до вершины холма простирался лес.
Наша работа заключалась в осушении луга. Надо было нарезать куски дерна и выкапывать узкую канаву точно четыре с половиной фута глубины. С одиннадцати до одиннадцати тридцати мы делали перерыв, сидели на пнях на краю леса, жадно ели и болтали друг с другом. После обеда мы продолжили работу до двух тридцати и вернулись в замок.
В пять тридцать мы получили обед, оказавшийся единственный горячей пищей за день. После этого было свободное время, если комендант не решит провести часовое учение. Так шел день за днем, и понемногу я начал привыкать к новой жизни. Скучными были только вечера и воскресенья. Перед окнами замка открывался широкий вид. Вершины Доуна густо заросли лесом и терялись в отдаленной голубоватой дымке. Было похоже на высокие зеленые волны, издали накатывающиеся и застывающие. Я думал о море и испытывал ностальгию.
Однажды утром все ужасно разволновались. Исчез стюард лагеря. Все бегали по замку, кричали, звали его, но он не отвечал. Наконец мы пошли из камеры в камеру. За каждой открытой дверью нас встречал холод и запах плесени, поскольку большинство камер не использовались. Они оставались такими, какими были, когда замок еще служил тюрьмой.
Наконец мы нашли его в камере в левом крыле. Он лежал на топчане с газовой трубкой во рту. Чтобы ничто не помешало ему умереть, он заклеил ноздри и углы рта пластырем. Но умирать ему было трудно. Его правая рука схватила горло, как если бы в последний момент он хотел оторвать смерть от себя. Мы открыли дверь и окна и вынесли его наружу. Затем позвонили врачу и некоторое время делали искусственное дыхание. Все было напрасно. Он умер. Тело уже окоченело. Важным вопросом было, почему он сделал это? Кто-то предположил, что он растратил деньги. Но проверили книги и счета, все оказалось в порядке. Мы проверили его шкафчик. Там была пачка писем от девушки, последнее пришло три дня назад. Она писала: “Я жду уже четыре года и больше не могу ждать. Ты не можешь найти работу, а к тому времени, когда мы сможем пожениться, я стану старухой”. Всегда одно и то же. Желание, нищета, отчаяние, а будущее серое и беспощадное. Надо быть очень выносливым, чтобы все это выдержать.
Сразу после обеда мне было приказано явиться к коменданту. Он стоял на железной площадке у камеры, перед ним руководители группы “Хундсгрун”.
- Комрад Прин, - сказал Лампрехт, - примешь руководство седьмой партией.
- А что Резелер? – спросил я. – До сих пор он был руководителем.
- Я назначаю его стюардом.
Хотите знать, каким был реванш автора этих лузерских баек?
Более 200 000 тонн британского тоннажа, включая линейный корабль “Ройал Оук”, потопленный вместе почти со всем экипажем (833 человека) в ночь с 13 на 14 октября 1939 года не где-нибудь, а прямо в главной базе британского флота - Скапа-Флоу.
Той ночью Прин провел лодку через прореху в противолодочных заграждениях базы, выстрелил 4 торпеды по линкору, после чего отошел, перезарядился и выстрелил ещё раз, теперь уже с фатальным результатом. И ушёл. Все так же, в надводном положении. Лодку так и не обнаружили, решили, что имел место авианалёт. Людям не могло и в голову прийти, что кто-то сунется ночью ковыряться в местных течениях и противолодочных заграждениях. Тем более в надводном положении. Для того чтобы решиться на это, надо было быть ОЧЕНЬ злым и при этом ОЧЕНЬ опытным. Примерно как человек, долгое время напахивавший простым землекопом с капитанским патентом в кармане.
Кстати, в этот день маленькое старое судёнышко, которое британское адмиралтейство планировало затопить, чтобы закрыть ту самую прореху, через которую пролез Прин, как раз выходило из порта в сторону Скапа-Флоу. “Эффективные менеджеры” из адмиралтейства наконец-то сторговались с его владельцем.
Уперто у камрада Мурза.
-
-
20.04.2007 в 15:50-
-
20.04.2007 в 16:21Что ни говори, а уложить восемь торпед в точку да еще в закрытой бухте СКапаФлоу.
Это примерно тоже самое, если американская подлодка пройдет мимо Кронштадта и всплывет где-нить на Неве у Зимнего дворца.
-
-
20.04.2007 в 17:08-
-
20.04.2007 в 17:21То скорее всего у Идеи (какой бы она не оказалась впоследствии) вырастут вполне себе конкретные ноги и руки... и мир содрогнется.
-
-
20.04.2007 в 17:45