Низкий старт с утра пятницы сделал свое черное дело, она ознаменовалась множеством закрытых дел и судоргами в мышцах.
Суббота... активный отдых, хотя что там было активного, я так и не понял.
А воскресенье умотало тем, что дел было сделано на двое суток - генератор, блин, и прочие премудрости независимости от всяких естественных монополий в условиях полевых учений а-ля Зарница, это что-то с чем-то...
День обещался подойти к концу, но чего-то в нем не хватало.
Точки, гвоздика, на который можно было бы приколоть бумажку с надписью "День прожит не зря".
И гвоздь не замедлил явить себя.
Это как сданный тяжелый экзамен - сказать что он был легким - покривить душой, трудным - значит тунеядец, не готовился и просто тупой.
Анют, я не готовился - пятнадцать минут разговора, и его результат дает мне полное право засыпать с улыбкой.
стравил мне сегодня эту историю профессор ФинАкадемии:
"Был у нас на кафеде один преподаватель, по фамилии ***зев, из тех, которых студенты помнят до конца своей сознательной жизни. 75% случаев сбора комисии по повторной сдаче экзаменов (это когда студент заявляет отвод преподавателю) случались как раз по причине упертости именно этого преподавателя. Выли студенты, преподаватели в кулуарах твердили, что студенты те еже дуболому, но не все же подряд. А препод продолжал развлекаться, мог и трояк за глаза поставить, а мог за него же семь потов выжать. Известен случай, когда студент отвечал на допвопросы два часа, и делал это без запинок, потому что озвучил при этом чуть ли не все билеты, которые готовили сидящие в аудитории студенты. Весельчак, хотя, стоит признать, что на дипломе не злобствовал и курировал просто прекрасно. Да и после окончания института многие студиозы приходили именно к нему и благодарили "за науку". Были даже те, кто по его вине вылетел и тоже благодарили.
вот речь как раз о таком вот студенте и идет.
Студент вылетел из института и попал в первую чеченскую. Ну не он один туда попал, многие тогда туда попадали. А если быть точней - в тот самый новогодний штурм Грозного, когда в город отправили колону бронетехники, в каждой единице которой было два человека - стрелок да водитель. В город они, конечно, вошли, а вот выйти - никак. БТР-ы с ранеными боевики жгли не таясь - потому как прикрытия у брони ни с воздуха ни от пехоты - не было.
Ну вот значит идет выпуск новостей, там значит, показывают это все со смаком - безногие, безрукие черная кровища на бинтах, мальчики-калеки и прочее аппетитное мясо. Стоит значит корреспондент, что-то в камеру вещает, а на заднем плане БТР проезжает, черненький весь такой, обгореленький, весь в пробоинах и бороздах - то есть бывалая такая машинка, даже у гражданских вызывающий недоуменный вопрос - "А как ЭТО еще и ездить умудряется" и вот по всей этой черной копоти беленькой красочкой калиграфическим почерком выведено: "***зев - мудак".
Простенько так и со вкусом.
А препода потом в реанимации откачивали - приступ у него случился.
Закрыть мне возможность ответить, предварительно облив говном - это чистА пА мужски, да.
Респект и уважуха, как говорицца.
Удачи.
Мдамс, именно так - удачи.
Она тебе оченно пригодится.
Upd: А по теме взяток все очень просто.
Нет особой разницы в том, кто, как, при каких обстоятельствах взятку дает, а кто - берет.
Есть в этом славном процессе две заинтересованные стороны - дающий, ибо ему очень нужно чтобы другой нарушил свои служебные инструкции.
И берущий, которые готов их нарушить за вознаграждение.
В моем случае - это Беслан, Будденовск и один авиалайнер, взорваный по вылету из Домодедова.
В твоем - бабушка, берущая взятку... Тока еще раз, специально для тебя, танкиста, повторяю - кресло ректора стоит 10 млн долл. И стоимость этого самого кресла как раз формируют вот такие вот бабушки.
За такие деньги - убивают, не задумываясь.
Тока в отличие от приведенных мною примеров - делают это тихо и незаметно.
Не умеешь вести споры без затыкания ртов опонентов - не берись делать этого вообще.
то не волнуйтесь - это не моя любовница, а любимая дворюродная сестренка Анастасия из города Кинешма.
Отчасти именно ей моя дочь обязана именем.
И еще, если вдруг вы меня встретите под руку с красивой девушкой, не спешите хитро щуриться и прибавлять к списку любовниц Лексиффа еще одну. Скорее всего - это хороший друг или знакомая.
Он стоит на маленькой, стерильно чистой площади в центре столицы независимой страны.
Неторопливые эстонские голуби царапают бронзу коготками и по-европейски солидно, с явным удовольствием, срут ему на голову.
Он старается не обращать внимания.
Память. Он помнит яркие майские дни, детей с цветами и старенького маршала Баграмяна. Маршала вели под руки, и ветеран, тряся бритым черепом в древних пигментных пятнышках, надтреснутым тихим голосом говорил о войне. Той самой, которая в каждом из нас навсегда.
Когда-то у Него было имя. И не одно, а одиннадцать - от подполковника Котельникова до гвардии старшины Борщевского. На рядовых не хватило места. На рядовых всегда не хватает. Места для имени на памятнике, орденов, баранов для папах… Рядовые привыкли.
Потом местные власти решили, что негоже помнить русских оккупантов поименно. Доску с фамилиями вырвали с мясом, а на её месте повесили другую. Объясняющую, что это теперь – памятник всем, погибшим во Второй мировой войне. То есть вообще всем. Без исключения.
Американскому сержанту, загнувшемуся на Соломоновых островах от кровавого поноса. Бандеровцу, подорвавшемуся на партизанской мине. Латышскому эсэсовцу, выловленному чекистами в лесу в сентябре сорок пятого. Обгоревшей головешке, бывшей когда-то Евой Браун. Японскому камикадзе, разнесшему на молекулы английский крейсер.
Он стоит в плащ-палатке, пыльных кирзачах, с ППШ на плече и думает: блядь, ну при чём тут камикадзе?
А ещё Ему очень холодно.
***
Тагира Шайдуллина забрали в армию в тридцать седьмом. Там кормили, одевали, учили читать по-русски и стрелять. И никто не вспоминал, что он из кулаков. Бравые городские большевики приехали к ним в двадцать восьмом и признали кулаками всех. Всю татарскую деревню Ваныш в полном составе отправили в Забайкалье, искупать воображаемую вину. Потом спохватились, приказали простить и вернуть. Но не сразу. Многие успели помереть непрощёнными.
В Красной Армии Тагиру очень нравилось. И на финскую войну он отправился, полный энтузиазма.
А потом были дикий мороз, неразбериха и бестолковщина, расстрелянные перед строем командир и комиссар полка. Неуязвимые за деревьями финские ополченцы-щюцкоровцы, лыжники-привидения в маскхалатах с роскошными автоматами «Суоми». Гранитные надолбы и железобетонные доты «линии Маннергейма». Обмороженные руки, окаменевший ледяной хлеб и медаль «За отвагу».
Медаль весьма способствовала любовным успехам младшего командира запаса Шайдуллина. Осенью сорокового он женился на самой красивой девушке района. Дочка родилась в августе, когда мобилизованный Тагир уже был старшиной роты в запасном пехотном полку в Казани.
Было голодно. Фронтовой паёк и тыловой – две большие разницы. Тагир приспособился ловить кур на птицефабрике, закидывая за колючую проволоку леску с рыболовным крючком, на который насаживался кусочек серого, как глина, хлеба. Что ещё больше увеличивало ценность Шайдуллина в глазах отцов-командиров.
И в глазах роскошной белокурой телефонистки тоже. Пускающий на блондинку слюни штабной писарь с соперником разобрался просто. Буксир, расталкивающий железной грудью первые прозрачные ладожские льдинки, притащил в блокадный Ленинград баржу с пополнением. Среди укачавшихся, облёванных, оглушенных визгом немецких «лаптёжников» солдат был и Тагир.
Промерзшие окопы. Меню из гнилой капусты. Пирамидки мороженого говна в ходах сообщения. Порванный ветром плакат «Отстоим город Ленина».
Ротный, отпросившись у командования, поволок на Петроградку вещмешок, набитый сэкономленным офицерским пайком. К жене и дочке. В дороге он потерял сознание от голода и недосыпа, упал и замёрз насмерть. Так и не узнав, что девочки погибли вчера, во время артобстрела.
Никогда не видевший лыж, Тагир добровольцем пошел в лыжный батальон. Их две недели кормили на убой и отправили в рейд по немецким тылам. Из шестисот человек вернулось двадцать. Командование, похоже, удивилось и не знало, куда выживших девать. Выдали ордена и отправили под Синявино.
Что есть счастье на войне? Например, не курить. Тогда можно махорку выменять на хлебную пайку.
Или атака. Что может быть прекраснее возможности выпрямиться, вырвать закоченевшее от трёхчасового лежания в ледяной болотной жиже тело и, замирая от чувства, что все пули из этого сраного пулемета летят лично в тебя, бежать к немецким окопам, в хруст и вой рукопашной схватки. А потом в обставленном с европейским комфортом блиндаже потягивать трофейный коньяк и материть старшину, застрявшего где-то с термосом, в котором – горячая пшенка.
Перед форсированием Нарвы прислали очередного взводного. Восьмого на памяти помкомвзвода Шайдуллина. Обычно в первом же бою юные младшие лейтенанты, затянутые в рюмочку новенькой портупеей, вскакивали в полный рост на бруствер и, размахивая пистолетиком, подростковым фальцетом призывали за Родину, за Сталина. Пламенная речь заканчивалась одинаково – немецкой пулей в горячий лоб. А потом всё шло по накатанной – бойцы, пригибаясь, уходили делать свою тяжкую работу уже под командой Тагира.
Этот лейтенант, вроде, был опытный. Переправились, окопались, зацепились.
Из колеи взводного выбил пулемет, остановивший атаку.
- Тащленант, так не доползёт же. Всё простреливается. Как вошь на голой жопе, честное слово. Давайте у комбата сорокапятку попросим, пусть артиллеристы поработают.
- Разговорчики. Делай, что сказано.
Тагир матюкнулся, снял вещмешок и шинель, проверил гранаты.
- Ты куда, сержант?
- Я на смерть пацанов не пошлю. Лучше сам.
- Стой!
Тагир уже полз, мечтая стать маленьким и плоским.
Оставалось метров сорок, когда его накрыло.
Он лежал в воронке. Кровь и жизнь медленно вытекали, впитываясь в землю. В эстонскую землю.
***
Дочка уговорила всё-таки приехать Тагира в Таллин. Порадоваться налаженной жизнью в не по-советски благополучной Эстонии.
Внук – девятиклассник, распираемый гордостью, рассказывал, как зимой был начальником караула на Посту номер один, у Вечного огня.
Не спеша, спустились с Тоомпеа. Красавцы – каштаны роняли зелёные рогатые шарики, похожие на маленькие морские мины.
- Дедушка, вот этот памятник! У нас форма была, совсем как у военных. И автоматы. Учебные, конечно, с прорезью в стволе. Дедушка! Ты чего, плачешь, что ли?
- Лейтенант… Волков… И инициалы совпадают. Наш взводный. Это он меня под Нарвой вытащил, когда ранили. Сам. Хотя офицеру не положено. Меня в госпиталь, а они дальше пошли. На Таллин. Значит, его здесь. В сентябре сорок четвертого.
Бронзовый солдат стоял молча, задумчиво глядя в голубое пламя Вечного огня.
***
Он стоит на площади в центре столицы маленькой, но гордой, сбросившей тяжкое ярмо советской оккупации страны.
Он даже не пытается понять певучую, но чужую речь.
Ему очень холодно без Вечного огня. Местные власти посчитали, что жечь русский газ перед русским памятником неэкономично.
Недавно Его опять облили краской горячие местные парни. Он не обиделся. Кровавые брызги роднят Его с теми, ради кого Он стоит.
10 декабря 1942 гГосподин ван Даан в прошлом был специалистом по мясным, колбасным товарам, а также специям. Потом в конторе у папы он занимался приправами и вкусовыми добавками. Но сейчас в нем снова проснулся колбасник, что нас немало радует. Мы закупили (на черном рынке, конечно) много мяса, чтобы у нас были запасы на трудные времена. Ван Даан решил сделать колбасу для жарки, а также вареную и полукопченую. Интересно было наблюдать, как он два или три раза прокручивал мясо в мясорубке, а потом маленькой ложечкой запихивал эту массу в кишки. Жареную колбасу мы отведали в тот же день с квашеной капустой. Остальную необходимо было как следует просушить, вот мы и повесили ее на чердаке на веревочках. Тот, кто впервые видел эту выставку колбас, просто помирал со смеху. Действительно, умопомрачительное зрелище!
13 декабря 1942 г.Очень забавно наблюдать за прохожими, кажется, что все они ужасно спешат и поэтому постоянно спотыкаются о собственные ноги. А велосипедисты и вовсе проносятся с такой скоростью, что я не успеваю разглядеть, что за персона восседает на седле. Люди, живущие в этой части города, выглядят не очень привлекательно. Особенно, дети -- такие грязные, что даже противно ухватить их щипцами. Настоящие рабочие ребятишки с сопливыми носами, а их жаргон понять невозможно.
Вчера вечером мы с Марго фантазировали во время купания: "Если мы этих детей, одного за другим, каким-то образом поймаем на удочку, затащим сюда, засунем в корыто, вымоем хорошенько, а также постираем и починим их одежду, а потом снова отпустим..." "Тогда они на следующий день станут такими же грязными, как были раньше".
13 января 1943 г.У нас появилось новое занятие: заполнять пакетики мясным соусом в форме пудры. Это новинка фирмы Гиз и К°. Господин Куглер не смог найти других исполнителей этой работы, кроме нас, да так и дешевле. Работу такого типа выполняют заключенные в тюрьмах. Скучно до невозможности, постепенно тупеешь или начинаешь смеяться без причины.
А во внешнем мире происходят ужасные вещи. Днем и ночью несчастных людей угоняют, разрешив взять с собой лишь рюкзак и немного денег. Да и это у них отнимают по дороге. Семьи разлучают: женщин, мужчин и детей уводят раздельно. Бывает, что дети, вернувшись со школы, не находят дома родителей. Или женщины, возвратившись с рынка, обнаруживают дом пустым и заколоченным. Не только евреи, но и христианские семьи живут в страхе, что их сыновей угонят в Германию. Боятся все. Каждую ночь через Голландию летят самолеты, чтобы совершить налеты на немецкие города, и ежечасно в России и Африке погибают сотни и даже тысячи людей. Никого не обходит горе. Война по всей земле, и конца ей не видно, хоть и дела у союзников лучше.
А нам здесь так хорошо по сравнению с миллионами других. Мы живем спокойно и безопасно, и как говорится, проедаем наши деньги. Мы так эгоистичны, что часто мечтаем вслух о том, как будет после войны, радуемся новой одежде и обуви. А ведь следовало бы экономить каждый цент, чтобы потом помочь нуждающимся.
2 мая 1943 г.Когда я думаю о нашей жизни здесь, то каждый раз прихожу к выводу, что по сравнению с другими евреями мы живем здесь, как в раю. Но, наверно, вернувшись потом к нашей обычной жизни, мы с удивлением будем вспоминать, как мы здесь опустились -- мы, в прошлом такие правильные и аккуратные. А сейчас наши манеры никуда не годятся. Например, клеенка на столе ни разу не менялась, и от частого употребления выглядит, конечно, не лучшим образом. Я, как могу, пытаюсь привести ее в порядок, но тряпка - новая в момент нашего прихода сюда -- уже превратилась в сплошную дырку. Так что, как ни три -- толку мало. Ван Дааны всю зиму спят на фланелевой простыне, которую здесь не постираешь: стирального порошка едва хватает, да он никуда и не годится. Папа ходит в поношенных брюках, а его галстук совсем истрепался. Мамин корсет сегодня буквально развалился от старости, и его уже не починишь. Марго носит лифчики на два размера меньше, чем следует, и у нее с мамой три зимние рубашки на двоих. А мои стали совсем малы: даже до живота не достают. Казалось бы, это не так важно. И все же я иногда не могу себе представить:как мы, у которых все пришло в негодность -- от моих трусов до папиной кисточки для бритья -- снова будем жить, как жили раньше?14 марта 1944 г.Дорогая Китти,
Тебе, наверно, интересно узнать, что мы сегодня будем есть, хотя мне самой эта тема ужасно наскучила. В настоящий момент внизу работает уборщица, а я сижу за столом у ван Даанов, прижав к носу надушенный (еще до нашего заточения) носовой платок.
Ты, наверно, не понимаешь -- о чем я, поэтому начну с начала. Поскольку поставщики наших продуктовых талонов арестованы, у нас совсем не осталось масла. К тому же Мип и Кляйман больны, и Беп не может отлучиться из конторы за покупками. Настроение у нас ниже среднего, и еда соответствующая. Сегодня утром не было ни капли масла или маргарина. По утрам мы едим не жареную картошку, а кашу, которую госпожа ван Даан варит на молоке -- из страха, что иначе мы умрем с голоду. На обед намечалось консервированное картофельное пюре, перемешанное с зеленой капустой (* национальное голландское блюдо). Вот зачем мне нужен носовой платок! Ты не представляешь себе, как отвратительно пахнет этот явно слишком долго хранившийся продукт! Вся комната пропахла смесью перезрелых слив, специй и гнилых яиц. Меня тошнит от идеи, что нам еще предстоит все это есть!
Кроме того, наша картошка заболела странной болезнью, и приходится сжигать ее ведрами в камине. Мы развлекаемся тем, что гадаем, чем же она в точности больна и пришли к выводу, что это смесь рака, оспы и кори. Небольшое удовольствие сидеть здесь на четвертом году войны. Скорей бы все это кончилось!
Сказать по правде, еда не так уж меня бы занимала, если бы все остальное не было так мрачно. В этом и беда: мы уже не в состоянии выносить однообразное существование.
19 апреля 1944 г.Мое дорогое сокровище, нет ничего на свете прекраснее, чем смотреть в открытое окно, наблюдать за деревьями, птицами, чувствовать солнце на щеках. А если при этом тебя обнимает симпатичный мальчик, то чувствуешь себя спокойно и надежно. Так хорошо ощущать его руки, его самого рядом, и молчать. В этом не может быть ничего плохого -- ведь я чувствую себя так чудесно и спокойно. О, пусть только никто не помешает нам, даже Муши!
то управляемую реакцию термоядерного синтеза проведут, на один затраченый джоуль извлекли чуть ли не полтора, а сама реакция длилась под тысячу секунд
А вчерась они ракеточкой баллистической спутничек угробили...
Ну все помнят, чем бравые американцы в фильме со Стивен Сигалом "В Осаде-2" пытались сбить взбесившийся спутничег? Ага, экспериментальным образцом с борта истребителя...
А тут - с поверхности земли.
Чей-та мне неутно становится, особенно с поминанием того, что они карты с Сибирью давно в свой желтый, китайский цвет выкрасили...
Апдейт:Да, совсем забыл добавить, в бытность свою студентом долго присматривался к китайцу, который учился на нашем потоке - улыбчивый, ни хера не знающий по русски, получал одни тройки, но писал все лекции на диктофон, за полгода натаскался в русском языке и после получения диплома, когда его провожали на самолет, то у него из багажа были лишь две небольшие сумки - одна с барахлом, вторая - с конспектами лекций.
А в это время мои сокурсники пропивали свои мозги. Не все, конечно, но подавляющее большинство.
Впрочем они это и сейчас делают, здоровье-то лошадинное.
А Цзынь-Хе тем времением готовится к докторской, млять.
Дайры растут, у них прорезываются клыки и когти, но лапки зверят еще слишком слабенькие и коротенькие, чтобы выйти за край земли и сразиться с неведомыми чудищами. Поэтому они пробуют на прочность тех, кто рядом, таких же как они...
Кто-то кого-то куснул, кто-то плачет от обиды и боли, а кое-кто сыто рыгает и с невозмутимой миной прячет окровавленные косточки тех, кто оказался слабей...
всегда поражался тому, как люди реагируют на это слово - теракт.
Силовики: "Мы получили предупреждение о готвящемся теракте!"
Менты и вояки встали в ружье на усиленное патрулирование, в московской подземке вырублена мобильная связь, ее включат тока ночью, спецы с пеной на жопе роют землю и трясут информаторов из кавказских диаспор. Деффки переговариваются о том, как они завтра все сразу ересядут на личные авто...
Короче то еще шоу.
И как-то всем до лампочки, что за все время существования РФ в террактах погибло что-то не более двух тысяч человек, а в автомобильных авариях по той же самой РФ ежемесячно гибнет в два раза больше человек.
Овечье стадо на бойне, ей богу.
А если и будет теракт, то думается мне, что недельки через две-полторы.