"Даже тот, кто любит и любим, не может сосчитать все грани бриллианта любви... Драгоценность, которую невозможно купить, но которая может быть подарена любому из нас, без учета заслуг и достоинств."
читать дальшеЕсли смотреть изнутри – то колодец этот был очень похож на пусковую шахту для межконтинентальной ракеты. Настолько же глубокий, темный, почти не освещаемый. Снаружи колодец казался просто дырой в земле, одной из многих. В этом краю не было ни плодородной, ни мягкой земли. Мертвая, потрескавшаяся, каменистая,она была чем-то похожа на застывшую вулканическую лаву. Над этой землей никогда не светили ни солнце, ни звезды. Над этой землей никогда не шел дождь. И даже ветер облетал ее стороной…
Зверь был здесь всегда, столько, сколько себя помнил. Колодец был одновременно и его тюрьмой, и его домом. Каменные стены не располагали к уюту, каменное дно служило жесткой, но единственной постелью. Стальные когти зверя отточились до бритвенной остроты за время сидения в колодце, а его огромные черные глаза практически сливались с колодезной темнотой. Иногда зверь поднимал лапу и проводил когтями по стене, оставляя в камне глубокие царапины и высекая искры. Просто так, чтобы хоть как-то разнообразить свою жизнь вне приказов.
А приказы всегда были одинаковы – прийти к очередному человеку и сжать его сердце своими когтями. Или горло, не суть важно. Что будет с человеком дальше – зверь не знал заранее никогда. Может быть, умрет. Может быть, будет жить. Зверь никогда не мог заранее предсказать, чем для очередного человека обернется его, зверя, визит.
Зверя зовут Отчаяние.
Приказ, всегда один и тот же, исходил от разных «приказчиков». Иногда это бывала Ложь, яркая и привлекательная издалека, и отвратительная вблизи. Ее потрескавшийся грим, фальшивые драгоценности, накладные лица и приторный голос всегда вызывали у Отчаяния неистовое желание побыстрее сделать все, что она хочет, чтобы больше никогда ее не видеть.
Иногда это бывала Болезнь. Старая, сморщенная, с трясущимися руками и дряблым голосом. Ее приказы зверь исполнял с точностью, стараясь не задеть никого лишнего, дабы не дать этой твари лишний повод для радости.
Также приказывать время от времени приходила Потеря. Она всегда приходила вдвоем со Смертью, но говорила одна. Смерть просто стояла всегда у нее за плечом, кивая при каждом слове. Отчаяние ненавидел ее приказы, но ослушаться не мог.
Некоторых из тех, кто пытался приказывать, зверь попросту игнорировал. Липкого Страха, глупую Несчастную Любовь, наглое Непонимание он просто, как говорится, «в упор не замечал», ровно до тех пор, пока они не приводили кого-то из тех, кто Имел Право Приказать.
На это раз они явились вместе - Потеря со своей вечной спутницей, и Болезнь. Они принесли очередной приказ, а вместе с ним образ человека, которого предстояло найти Отчаянию. Зверь в мгновение оказался наверху, и внимательно рассматривал образ. Сильный человек, умный, талантливый. Зверь как будто очутился с ним рядом в его доме, разглядывая все вокруг.
Человек стоял у камина в гостиной, разглядывая фотографию в траурной рамке. На фотокарточке навсегда улыбались его жена и дочь, которых не так давно Потеря со Смертью забрали к себе. Человек тыльной стороной ладони коснулся фото, и вдруг согнулся в приступе кашля, пытаясь зажать себе рот. Когда он выпрямился, на ладони его остались капли крови. Стоящая рядом со зверем Болезнь довольно потирала руки.
«Ты все понял, Отчаяние? Ступай!» - и зверь побрел от своего колодца в сторону людского жилья. В этот раз ему совершенно не хотелось ускорять шаг и уж тем более, переходить на бег. Он шел по выжженной земле, цокая по редким камням стальными когтями, и размышлял. Он старался понять, почему все именно так устроено – неужели тем, кто вершит судьбы Вселенной, мало того, что с людьми и так случается? Зачем еще посылать его? Зачем он вообще нужен в этом мире, где и без того достаточно горя, бед и зла?
Зверь никогда за всю свою жизнь не стремился задумываться над этим. Наверное, ему просто было не до того. Но в этот раз, бредя по земле мертвой к земле живой, он очень крепко задумался. Выйдя на границу мертвого и живого, он сел на землю, и задрал морду к небу. Если он умел – он бы спросил у неба, почему все именно так. Но Отчаяние никогда ни с кем не разговаривал. И уж тем более никогда и ни у кого ни о чем не спрашивал. И в это раз он тоже не спросил, он просто смотрел на звезды над живой землей, и молчал. И только из его огромных черных глаз медленно скатилась на мертвую землю единственная слеза…
За его спиной раздался шорох крыльев. Зверь обернулся, и увидел огромного, красивого грифона. Грифон был золотистый и белокрылый, а изумрудные орлиные глаза лучились добротой.
- Здравствуй, Отчаяние. Я к тебе, можно?
Зверь не ответил. Грифон, похоже, этого и не ждал. Он просто подошел к зверю, сложил на спине ослепительно-белые крылья и уселся рядом.
- Ты прости, что я без приглашения. Просто я летел мимо, увидел тебя и понял, что тебе очень плохо. Я поэтому и спустился – может быть, помочь чем смогу?
Зверь помотал лобастой головой. Потом внимательно посмотрел на грифона, и лег на землю, положив голову на лапы. Ему очень захотелось рассказать случайному собеседнику, как он устал. Устал видеть глаза своих жертв, устал выслушивать и исполнять жестокие приказы, устал сидеть в своем глубоком колодце.
Как противно идти по мертвой земле, как невозможно грустно никогда не видеть над своим жилищем света звезд, как больно чувствовать чужое сердце в когтях.
А еще Отчаяние очень хотел бы рассказать грифону, как ему не хочется сегодня выполнять приказ. Насколько ему симпатичен этот человек, чья жизнь пронеслась у него перед глазами в момент получения приказа. Как ему, зверю Отчаянию, всей душой хочется, чтобы у человека этого не кончались силы - обо всем этом Отчаяние очень захотел рассказать грифону, но говорить он не умел. Поэтому зверь просто посмотрел в его глаза, долгим немигающим взглядом. И еще Отчаяние не смог сдержать вторую слезу. Она пробежала по жесткой, черной шерсти на морде, и бросилась на мертвую землю, стремясь своей короткой сутью хоть немного оживить сухую, потрескавшуюся дорогу.
Грифон кивнул, словно прочитав его мысли. Встал, прошелся перед зверем туда-сюда, сел, обвил длинным хвостом лапы. Расправил крылья, затем медленно их сложил. Еще раз встал, глубоко вздохнул…
- Ты знаешь… Я, наверное, смогу тебе помочь. Только ты должен сам понять, чего ты больше всего хочешь. А я… А я могу исполнить твое желание. Только одно, и самое заветное, поэтому ты просто постарайся понять, чего же ты действительно хочешь. А я исполню. Честно, исполню. Любое… Я умею…
Зверь впился взглядом в грифона. Потом опять посмотрел на небо, в самые глаза звезд, и перевел взгляд обратно. И – первый раз в жизни – заговорил, низким, рокочущим голосом:
- Знаешь, я хочу больше не быть один. Мне нужен соперник, который мог бы опередить меня на каждом моем пути по приказу. И чтобы этот соперник мог принести человеку всё то, что забираю у него я. Или дать ему силы пережить мой визит. Я этого очень-очень хочу. Сможешь?
Грифон вскочил на все четыре лапы, и радостно кивнул – смогу! Золотистый его мех начал светиться как будто изнутри. Он взмахнул крыльями, взмыл над землей и прокричал зверю, уже кружа над ним:
- Тогда поспеши, чтобы все было честно!
Отчаяние встал, и побежал прочь от мертвой земли к человеческому жилью. Поначалу он оглядывался на грифона, но потом перестал, не выдержав нарастающего сияния грифоновой шкуры.
К дому его нынешней жертвы уже спускалась с небес прекраснейшая птица – Надежда. И Отчаяние понял, что опоздал. Тогда он улыбнулся, поняв, что теперь он будет не один…
А высоко в небе над мертвой землей грифон по имени Мечта сгорал, исполнив то единственное желание, ради которого жил…
Скажите мне, девушки, это как же нуно умудриццо напиццо, чтобы целый день, небрежно так похлебывая шапанское из бокала, провести кучу переговоров по телефону, опоздравить всех и вся, сбегать на обед, посчитать и выдать зарпалату с премиальными. Все это без малейших принаков опьянения. И! ВНИМАНИЕ!!! К приезду мужа, который собирался забрать ее домой, заскочить в туалет и накрасить губы ЛАКОМ ДЛЯ НОГТЕЙ!!!
"Позволю себе заметить, что обладать тяжёлым нравом и скверной репутацией чрезвычайно удобно. Люди искренне благодарны тебе уже за то, что ты не вытираешь о них ноги. Ну а любое самое сдержанное проявление дружелюбия и вовсе творит чудеса."
Порешив все оргвопросы с начальницей, немного попикировались, яростно выясняя, кто ж из нас вредней - она при постановке задач или я, пиная ее за "krivye_ruki.sys"... Под конец спора в моей голове родилась фраза "Пойдем что ли, пиписьками померяемся?"
И нужно было мне достигнуть тридцати лет, чтобы только тогда осознать всю глубину и сакральное таинство сей совершенно детсадовской фразы "меряяться пиписками".
Я - в ауте, поле спора осталось за начальницей... Ибо если бы я это брякнул, то не факт что было бы не поздно от нее отказываться.
капитан Мурашев и его вторая мечтаНе знаю, как там звали командира "Энтерпрайза", наша история его не помнит,а только служил параллельно ему в славном подводном флоте Союза Советских Социалистических Республик знаменитый командир по фамилии Мурашов.
Знаменитый - потому что знаменитый. И все тут. Даже потом, когда он уже под закат молодости защитил диссертацию и воспитывал в училище будущих Мурашовых, он продолжал оставаться знаменитым. У каждого знаменитого человека, как и любого простого, есть Голубая Мечта, к которой он стремится всю жизнь. У капитана второго ранга Мурашова их было целых две: мертвая петля на подводной лодке - это раз. И вторая - утопить "Энтерпрайз".
Что касается первой, то она так до сих пор еще не осуществлена (хотя, кто его знает, может Мурашов и это сделал втихаря где-нибудь в Марианской впадине, просто достижение никем не зафиксировано). Мне лично высший пилотаж в бездне океана представляется столь же вероятным, как торпедный залп в ванне. Но о торпедах - чуть позже.
"Энтерпрайз" интересовал военного моряка Мурашова по многим причинам. Прежде всего, в настоящем мужчине всегда заложена жажда во что-то из чего-то выстрелить и непременно попасть. Тут спорить не станет никто. А теперь представьте охотника-профессионала, который всю свою сознательную жизнь стрелял только холостыми патронами, и тогда вы немного поймете состояние командира лодки во время боевой службы, когда в аппаратах и на стеллажах торпеды только настоящие! Слава Маринеско и Лунина не давала Мурашову покоя, как любому нормальному подводнику без побочных ассоциаций. И когда американцы спустили на воду свой первый атомный авианосец с бортовым номером "CVN65", капитан второго ранга Мурашов выходил на него в атаку чуть ли не каждую ночь. Мысленно, конечно.
А тут - представляете? - садисты-адмиралы из Главного штаба ВМФ придумывают слежение за авианосной и очень ударной группой вероятнейшего тогда противника, и поручают, разумеется, Мурашову. И в один прекрасный день глядит он в перископ - и вот он, "Энтерпрайз", вот он, сладенький, как на ладошке, и штук пятнадцать всяких разных крейсеров, эсминцев и прочих фрегатов вокруг него - как янычары вокруг Осман-паши. Стерегут, значит, будто знают про существование капитана 2 ранга Мурашова. Вообще-то, наверно, знали: говорят, что на каждого советского офицера старше майора в ЦРУ отдельное личное дело заведено. Если это так, то на Мурашова там - как пить дать - выделен целый шкаф.
У командира хищно заблестели глаза, а правый указательный палец машинально несколько раз нажал на несуществующий спусковой крючок несуществующего дробовика. У-у, гад! - солнышко светит, самолеты с катапульт взлетают, антенны крутятся - и стрельнуть нельзя ни разику. Мир на планете нельзя нарушать. Вот если бы дали из Москвы команду... Хотя третьей мировой войны тоже не очень-то хотелось. Как же быть?
Слежение за вероятным противником подразумевает простую, в общем-то, вещь: держи его, супостата, на прицеле и жди сигнала. Дадут сигнал - топи, не дадут - не топи, терпи, держи и жди, когда скажут топить, или тебя другой сменит месяца через три. Трудная эта охота, скажу я вам, это все равно, что с похмелюги три часа пялиться на стакан холодного кефира или пива, а руки связаны намер-р-ртво... Да и внутри лодки - не санаторий с бассейнами и девочками. Подводная лодка - это же просто-напросто железный бидон, покрытый снаружи толстенным слоем резины. Представили, да? И что, еще тянет в подводники? Во-во.
Одни сутки, другие, третьи... А как хочется влепить! Расписаться, как на рейхстаге, только вместо надписи мелом "Здесь был кап. 2 ранга Мурашов!" - дыру в два трамвая. Вот здесь бы, как раз посередке... даже ночью хорошо видно... А этот гад - нарочно, что ли издевается? - ровно в полночь начал самолеты пускать: взлет-посадка, взлет-посадка, туда-сюда... Огоньки мигают, манят. И капроновое терпение, наконец, не выдержало постоянного трения об ту грань между умственным и физическим трудом, которую ежедневно стирают советские подводники. Капроновое терпение звонко лопнуло, и эхо разлетелось по всем отсекам веером команд. Командир в сердцах звезданул кулаком по столу, разбудив закунявшего вахтенного офицера.
- Хватит, тудыть-растудыть! Торпедная атака! - И весь центральный посмотрел на своего командира с восторгом. - С учебными целями, - добавил Мурашов, несколько охладив пыл экипажа. - Цель - "Энтерпрайз". Ночь, однако, прямо к борту подлезем, хрен заметят.
И представил себе, как американские акустики, а следом за ними и все остальные наперегонки бегут на верхнюю палубу и в панике сигают за борт. Шум воздуха, выплевываемого из торпедного аппарата, не спутаешь ни с чем, а поди, разбери - вышла вместе с воздухом торпеда или нет... На таком-то расстоянии! Командир потер руки, предвкушая приятное. Держись, супостат.Держись, лапочка.
Перископ провалился вниз, в центральный ворохом посыпались доклады о готовности отсеков, и началось общекорабельное внеплановое мероприятие под волнующим названием "торпедная атака".
Шипение, бульканье, лодка немного проваливается на глубину. Мурашов, прикрыв глаза в блаженстве, представляет себе картину, происходящую сейчас наверху... Сейчас бы еще стопочку! Ладно. Не выдержав, командир цедит: "На перископную глубину! Поднять перископ!" Ну-ка, что там? Так... Глянул в окуляры, повертел, та-ак... нашел "Энтерпрайз", и... мама!.. Нет. МА-МА! МАМОЧКА!!!
- Минер! Минер, ангидрид твою в перекись марганца!!!
- Здесь минер...
- Чем стрелял, румын несчастный?!
- Тащ...
- Я тебя... я... чем стрелял, фашист?!
- Ничем я не стрелял:
- Как это - ничем?!
- А так: мы эта... тут с механиком договорились, что он в момент залпа гальюны продует - звуковой эффект тот же, а заодно и гавно выкинем, две недели ж не продували, сколько можно его с собой возить:
- Сколько надо, столько и будешь возить! (минер недоумевает - почему именно я?) Пересчитать торпеды!!!
- Тащ... а что случилось?
- Что случилось, что случилось... "Энтерпрайз" горит!!! Считай давай, гавнострел-умелец!
Минер пожал плечами и пошел тыкать пальцем по стеллажам: плюс в аппаратах:плюс корма:
А в перископе - картина!!! Глянем?
Ух, горит! Хорошо горит. Не просто горит - полыхает. В темноте здорово видно. Зрелище... Дым, языки пламени, люди маленькими насекомыми бегают по полетной палубе - словом, полный комплект. Доигрался! Долбанули "Энтерпрайз"! Это вам не хухры-мухры. Ой, что будет!.. Особист торчит посреди центрального и все никак решение принять не может - дар речи потерял.
- Центральный минеру! Тащ командир, все торпеды на месте! Я не знаю, чего это он. А что, правда - горит?
- Пашшел!.. Ищи, чем утопил этот утюг, и пока не найдешь...
- Не, ну гавном - это навряд ли: То есть "Есть!": А что, взаправду утоп уже?
- .............................!!!!!!!
Как известно, случайностей на свете не бывает. Каждая "случайность" - это непознанная закономерность. Долго еще бедный капитан 2 ранга Мурашов ломал голову над причинно-следственной связью, соединяющей воедино боевой порыв, пузырь воздуха, фекалии и подбитый авианосец... Долго и напрасно. Потому что все было очень просто: раз полеты - значит, авианосец должен идти с одной скоростью и одним курсом, чтобы летчик при посадке не промахнулся. Он и шел. А тут услыхали пузырь, потом увидали посреди лунной дорожки перископ, ну и сдали нервишки. Вильнул здоровенный кораблик, уклоняясь от "торпеды", самолетик-то и совершил посадку маленько не туда - прямехонько в центральную надстройку авианосца, "остров" называется... Ну, трах-бабах, и все такое прочее, как говорил знаменитый Роберт Бернс. Вдобавок еще и своему крейсеру УРО "Белкнап" в скулу носом влепились. А наши под водой тем временем торпеды считали, обалдев... А все потому, что нет у американцев аппаратуры, которая лодки по запа! ху фекалий различает. Правда, у нас тоже...
...На пирсе в базе лодку встречал лично командующий флотом. Выслушал доклад,насупившись, а когда командир уже приготовился ко вставлению, выложил ему две звезды: одну - Красную - на грудь, вторую - поменьше - на погон. В добавление к уже имеющимся. И сказал:
- Езжай-ка ты, лучше, Мурашов, в училище. Учи там будущих флотоводцев, а здесь тебя оставлять опасно - чего доброго, еще первую мечту вздумаешь осуществить...
А через полгода "Энтерпрайз" прошел внеплановый ремонт и снова вышел бороздить просторы и пускать авиацию, и снова за ним кто-то гонялся... А он был такой чистенький, новенький, с иголочки, под флагом полосатым, и ничто не напоминало, что не так давно "Здесь был кап. 2 р. Мурашов"...
А то что-то я запуталсо, что зреет в умах моих ПЧ по этому поводу. Т.е. специально для "вумных" поясняю, что "любовница" - это та, которую я ублажаю во всех смыслах, в том числе и постельно сексуальных, ибо как показывает практика, нахождение в одной постели еще не повод заниматься сексом.
Не забываем: гадим в комменты, не забываем. Ваши развернутые мнения мне ценны
Подскажите, уважаемые, что лучше - сразу замочить течную истеричку, что норовит цапнуть за ногу или придерживаться принципа "Шавка лает - караван идет?".
С одной стороны, второй принцип мне ближе, но тут дело в том, что мну мешают сполнять возложенные на меня обязанности...
Спецназовец в теплозащитном скафандре и с инфракрасным сканером на лице был похож на причудливую глубоководную рыбу. Ещё двое, закутанные по брови, опасливо жались у него за спиной, держась за шнуры капюшонов. Всем было понятно, что в случае попадания на ось атаки шансов нет ни у кого, но могло задеть и краем – а тут предосторожности могли оказаться спасительными. Все очень хорошо помнили прошлый год, когда на охоту вышли отморозки Хачилаева, побрезговавшие дополнительным утеплением. Раздевать трупы пришлось с помощью пилы.
- Кажется, идёт в плюс, - осторожно сказал спецназовец в скафандре.
- Кажется или в плюс? – уточнил холодный голос в наушнике.
- Хрен знает, - с сомнением выдохнул спецназовец. – Тут минус семьдесят пять, было минус девяноста три. То ли правда грохнули, то ли дуркует, падла.
- Подход, - скомандовал голос в наушнике.
- Ещё бы минутки три, подстраховаться, - выдавил из себя спецназовец. Как и все бойцы подразделения, он был абсолютно не способен пререкаться с начальством на задании - но умирать за просто так тоже не хотелось.
- Подход, - голос в наушнике не изменился, но спецназовец почему-то понял, что рядом с командиром сидит другое начальство, повыше. И, как обычно, требует немедленного результата, здесь и сейчас. Или хотя бы провала, но тоже немедленного, здесь и сейчас, пока ещё не поздно свалить всё на неумёх-исполнителей, закрыться их телами от гнева свыше… лишь бы оставили звёздочки на погонах, казённые хаты, тачки с мигалками, а главное - возможность рубить баблос...