Время течет и изменяет. Оно меняет нас, когда исподволь, постепенно, каждую минуту час, день, что замечают только те знакомые, которые видят нас лишь раз в год или реже. Только они могут оценить те изменения, которые произошли с нами за длительный промежуток времени. А есть изменения резкие. Вспарывающие привычный ход жизни падением скалы в зеркальную гладь небольшого лесного озерца. Когда переосмысливается почти все – от подать или не подать милостыню, до казнить или помиловать. Часто таким событием становится уход на ту сторону жизни близкого человека или хорошего друга. Особенно обидно, когда известие это запаздывает на месяц-два... О нет, они не уходят, они остаются в сердцах теплым ветерком и еле слышным шепотом за правым плечом. Нет там никакого белокурого ангела – только они, ушедшие внезапно и так не вовремя. В самые ответственные, поворотные моменты жизни, когда мы хотим сделать какую-то мерзопкость, они еле заметно пожимают тебе плечо и шепчут «Ты не такой, ты лучше, уж мы-то это знаем точно…». И слова, готовые в ярости сорваться с губ или кончика пера, готовые плевать в души и резать по сердцам, уходят в небытие. А кулаки, готовые смять чужое лицо в месиво, разжимаются. А халявная пачка грязновечнозеленых ползет прочь от формулировки «Я вынужден буду доложить…». А следом - ободряющее похлопывание - «Да, мы сделали это…». Они никогда не уходят, они остаются в наших сердцах.
Так русские офицеры в крах Российской Империи играли в рускую рулетку, загоняя патрон в барабан револьвера и приставляя ствол к виску.
Так пловец вдруг ощущает наждачное прикосновение чешуи акулы к ногам...
Так и я в своих друзьях имею потрясающих женщин, которые в запале флирта иногда хищным взглядом меряют меня с ног до головы и плотоядно облизываются... "Съесть сейчас или на десерт оставить?"
И ведь не знаю я точно, устою или нет перед их гибельным очарованием, коль вздумается им обратить его на меня...
Пока они успокаивают меня тем, что непредвзятым и спокойнм я им нравлюсь больше, нежели в толпе поклонников.
Смотрю на эту самую толпу и меня пробирает дрожь - ведь не самые последние люди ломаются и падают к их ногам.
Вкус жизни, тля.
Опасностей мне мало, еще и здесь по минному полю бегаю.
только это и хватило сил мне выдавить из себя, когда увидел, что поставленая нонче утром програмка по сбережению моих глазок довольно недвусмысленно посылает меня в постельку.
Вот прямым текстом примерно следущее мне сообщает: "Уважаемый, вы проработали за компом около 40 минут, надо бы поразмяться минуток пять... А вообще сейчас уже за полнось и не мешало бы вам пойти баиньки"
И картинка во весь экран зеленым цветом, на которой схематично изображен перец, давящий храпака в уютной постельке.
Как сложно писать о войне, каких других боевых действиях, силовых акциях, стрельбе, льющейся крови, взрывах и мертвых телах, когда напротив, через ряд сидений, сидит ОНА. Округлое, широкое, ничем не примечательное лицо, ни грамма косметики на нем, высокие скулы, серые задумчивые глаза считают мелькающие за стеклом окна столбы, взгляд при этом немного внутрь, пухлые губы нежно розового цвета и еле заметно улыбается. Она полна счастливой и легкой решимости, в ней так трогательно и естественно сочетаются хрупкость новой жизни и подавляющая мощь готовности защитить и укрть, что невольно теряюсь, выбирая линию поведения… Признаться, я и не сразу-то понял, что она беременна – ряд сидений оставил мне лишь ее светящееся свежестью лицо. Но даже так, она притягивала взгляд из всей массы лиц, что я наблюдал из своего угла. Вся ярость моего огня, не растраченного захлебнувшимися в крови штурмами, померкла, превратилась в ничто, в микроскопическую пыль по сравнению с ровным пламенем встреченной мною свечи.
Сто тысяч раз прав тот, кто сравнил женщину, ожидающую ребенка со свечой. Недобрым взглядом или словом... не погаси ее.
А в это время, на туманных холмах Ирландии под дождем цокает кабличками другая девочка.
И влюбена она в продуваемый всеми ветрами город, город в котором она никогда не была, но много о нем слышала, прочитала и перерыла весь интеренет с его видами.
Она хотелась бы пройтись по набережной, касай ладошкой гранитого парапета, померзнуть в ночи, любуясь разведенными мостами, покормить чаек, прокатиться по узким закоулкам фонтанок и моек, немного бестолково пошвырять монетки в Пыжика, заблудиться в Эрмитаже...
Сколько дел припасено у нее и нужно их однажды успеть сделать...
Вдруг неожиданно резко изменил свое мнение о закрытых записях. Некоторые из них могут убить. Нет, не уничтожить морально, а именно убить, стереть из реального плана бытия.
Но данное когда-то в запальчиости слово продолжаю держать - замочков в моей дневе иначе, как под отладкой сообщения, не было и не будет.
Осень...Осень с каждым аккордом все настойчивей и настойчивей напоминает о своем приходе.
В небесах один за другим загораются красавцы-корабли, получив дружественными ядрами немного ниже ватерлинии.
А у команд и капитанов нет сил бороться за жизнь - предательство забрало остатки безграничных, как казалось когда-то, сил.
Лопаются снасти, трещат мачты, пылают ярким пламенем разорванные паруса и небесные клипппера, кренясь все боле и боле, в ужасающем молчании яркими кометами несуться к жесткой неприветливой земле. Чтобы у самой ее поверхности разлететься во все стороны желтыми брызгами яркого огня и, устав от горестей тревог, прилечь, приникнуть к стылой земле пожухлыми листьями клена.
Осень...
Скоро зима.
Еще говорят, что после нее приходит весна и даже - лето. Но погибшим клипперам уже все равно. Им больше не раскинуть в стороны руки-паруса, ловя ветра, больше не резать вольные просторы пронзительно голубых небес, не радовать глаз...